"Страницы истории разведчества-скаутизма" №084 (27), октябрь 2003 г. "В Берлине февраль–апрель 1942 г."

В Берлине февраль–апрель 1942 г.

В 1920 г. в Берлине была основана дружина русских скаутов, которая была запрещена нацистами через полгода после прихода к власти Гитлера, точнее – 17 июня 1933 г., одновременно с запрещением всех скаутских организаций, так или иначе связанных с Бойскаутским интернациональным бюро в Лондоне, за исключением организаций католических и протестаетских пфадфиндеров (Pfadfinder - следопыт), не имевших связей с зарубежным скаутизмом. Русские скауты, начальником которых был Владимир Сергеевич Слепян, немедленно переименовались в православных «пфадфиндеров» – «Витязь», но не вошли в подчинение парижскому центру НОВ – Национальной Организации Витязей, т.к. подчинение зарубежным центрам было запрещено. Они не порывали со своим скаутским прошлым и в ромбовидном знаке витязей – белый крест с сине-красной каймой – в середине креста носили маленькую лилию.
В своих летних лагерях витязи поднимали только русский флаг, но после лагеря в 1937 г. нацисты потребовали от витязей подчиниться командованию нацистской молодёжной организации Гитлерюгенда (Hitler Jugend) и поднимать его флаг вместе с русским флагом.
Витязи отказались поднимать флаг со свастикой, подчиниться командованию Гитлерюгенда и объявили о самоликвидации. После этого, в ноябре 1937 г. у супругов Пиотровских в Берлин-Шёнеберге был устроен последний сбор, на который все витязи пришли в форме.
Отказ подчиниться нацистам и поднимать флаг со свастикой не мог понравиться властям, но никто арестован не был. Наоборот, летом 1938 г. гитлерюгенды пригласили к себе бывших витязей в гости на две недели в их лагерь, предложив явиться в форме, как было сказано, «если она у них сохранилась». Лагерь был устроен на тысячу человек около Франкфурта-на-Одере. Группа витязей прибыла под руководством Эльбрехта Туганова (эстонского подданного и кажется мусульманина) и была встречена очень радушно (1).
Русские гости пртсутствовали как наблюдатели на детских манёврах, закончившихся штурмом, в котором половина лагерников штурмовала укрепление, а вторая половина оборанялась. Гитлерюгенды дрались отчаянно, и скорая помощь тех же гитлерюгендов не бездействовала.
Приглашение бывших витязей в лагерь гитлерюгендов было пробным шаром. Увидев, что витязи сохранили свою форму, нацисты поняли, что витязи готовы прдолжать свою работу нелегаль. Это было толчком к созданию в 1939 г. НОРМ – Национальной Оргаизации Русской Молодёжи, которая должна была бы поставить русскую молодёжь под полный контроль нацистов. С первого дня НОРМ была в ведении гитлерюгендов, а возглавлял её свой человек – Сергей фон Таборицкий, женатый на немке, доверенное лицо нацистов, которым он служил не за страх, а за совесть. Он работал как заместитель руководителя (Stellvertretende Leiter) Комитета по русским делам (Russische Vertrauenstelle). Формально руководителем был генерал Василий Бискупский (-1945), но фактически всё было в руках фон Таборицкого.
На моём удостоверении №12714 от 10 февраля 1942 г. стоит подпись не ген. Бискупского, а его заместителя, причём подпись не собственноручная, а печать факсимиле. Ведь если удостоверение не подписывалось собственноручно, то логичнее было бы поставить печать начальника, а не его заместителя. Но нацисты любили символику, и это должно было подчёркивать, кому они в действительности доверяют.
Генерал Бискупский имел немалые заслуги перед Гитлером. Говорили, что в 1923 г. у него на квартире в Мюнхене скрывался какое-то время Гитлер после своего неудачного восстания. Но это не спасло его от неприятностей: «Тяжёлый удар обрушился на личного друга Гитлера, соратника с первых выступлений, генерала Бискупского, который был заключён в тюрьму и месяца два просидел по обвинению в заговоре с целью покушения на жизнь вождя. Впоследствии Бискупский был назначен Гитлером комиссаром над русскими беженцами и взял себе в помощники Фабрициуса» (2)
Фабрициус был представителем провозгласившего себя императором Кирилла Владимировича. Был ли Бискупский монархистом-легитимистом, т.е. признавал ли он Кирилла Владимировича императором, - не знаю, но своего монархизма Бискупский не скрывал.
«Фертрауенштелле» было создано в 1936 г., и надо полагать, что нацисты вскоре заменили Фабрициуса своим человеком – Таборицким, оставив Бискупского во главе комитета только для видимости (3). Бискупский в последние годы войны болел, редко появлялся в канцелярии и умер, как мне говорили, в Мюнхене 18 июня 1945 г.
С.В.Таборицкий и П.Н.Шабельский-Борк принадлежали к ультраправому крылу эмиграции и пытались убить Милюкова. «На одном из эмигрантских собраний в Берлине, 28 марта 1922 г., в возникшей сумятице был застрелен не Милюков, а лидер правых кадетов В.Д.Набоков, отец писателя В.Набокова. (...) Таборицкий и Шабельский-Борк были приговорены к 12 годам тюрьмы, но в 1927 г. помилованы решением прусского министерства юстиции» (4).
После того, как Таборицкий формально возглавил НОРМ, ему нужен был человек, который фактически бы вёл всю работу с молодежью. Для работы с молодёжью у него не было ни знаний, ни опыта, ни времени. Таборицкий знал, что Иван Александрович Мелких, не будучи немецким подданным пошел добровольно на «Arbetdienst» – рабочую службу, которая заменяла немцам службу в армии, в годы до введения всеобщей воинской повинности. В его глазах это было знаком лояльности к Германии и потому выбор Таборицкого остановился на Мелких, человеке умном, энергичном и амбициозном, который согласился быть у Таборицкого начальником штаба берлинского НОРМа.
Мелких рассказывал мне, как он будучи на «Арбайтдинст», маршировал вместе с немцами с лопатой вместо винтовки на плече. Как инженер, он ничего не копал, но работал простым рабочим на строительстве, и это, по его словам, было ему вторым университетом, где он научился понимать рабочих и отношения между людьми.
Мелких был женат на певице Ирине, урождённой Правосудович, с которой развёлся в 1943 г. Они оба были когда-то русскими скаутами. За свою работу ни Мелких, ни его жена жалования не получали. В обязанности Мелких входило раз в месяц являться к Таборицкому в «Фертрауенштелле» с докладом о делах НОРМа и получать от «Фертрауенштелле» деньги на помещение, освещение, отопление, телефон и канцелярские расходы.
Таборицкий никогда не посещал НОРМ и в дела молодёжи не вмешивался. Он писал в «Гитлерюгенд» отчёты и иногда выступал от имени НОРМ на страницах газеты «Нового слова».
Ваня и Ирина Мелких с самого начала старались чтобы НОРМ не был похож на витязей. Витязи носили форму синего цвета и рубашки, заправлявшиеся в штаны или юбки. Мелких придумали для НОРМа черные косоворотки на выпуск с широкими солдатскими погонами. Первое время членами НОРМа была только русская берлинская молодёжь старше 16 лет. Потом, когда в Берлин стала приезжать на работы молодёжь, сперва из Франции, а потом и из других стран, началось деление на «старых» и «новых» берлинцев. Чем больше русской молодёжи приезжало в Германию на работы, тем больше становилось в НОРМе «новых берлинцев». И Ваня и Ирина Мелких встречали всех «новых берлинцев» радушно и старались им всячески помогать. Они также старались найти себе среди «новых» сотрудников и помощников.
Первым из «новых берлинцев», предложившим помощь, был Утехин. Во Франции он был руководителем разведчиков НОРР (организация Богдановича). Это он предложил Ване Мелких для знака НОРМ взять ополченский крест с надписью справа «НОРМ» и слева «1939», на манер знака НОРР, у которого были даты «1682-1932». Ему была поручена работа с младшими – с учениками Русско-немецкой гимназии. Свой отряд Утехин хотел назвать разведческим, а Ване хотелось назвать ребят «ушкуйниками». Обе стороны пошли на уступки, и отряд был назван «Ушкуйным войском разведчиков». Мелких назначил Утехина «дружинным атаманом». Слово «атаман» стало соответствовать «руководителю» у разведчиков, и в НОРМе появились «младшие атаманы», «атаманы» и «старшие атаманы». Утехин занимался с ушкуйниками-разведчиками строем и разучиванием песен, причём песни разучивались в строю под маршировку на месте.
В работе со старшими Ване и Ирине Мелких помогали члены НТС, приехавшие из Чехии и Франции. Одним из сотрудников и советников Вани был приехавший из Праги начальник витязей в Чехии др. Николай Митрофанович Сергеев (1909-1944), которого Ваня и «старые берлинцы» хорошо знали, т.к. он бывал у них в гостях со своими витязями из Праги и Брно. Он был одним из руководителей подпольного НТС, который, чтобы не сотрудничать с нацистами, НТС в Германии и Чехии вынужден был официально самоликвидироваться. Нацисты, конечно за ним следили, и в июне 1944 он был арестован, сослан в концлагерь Заксенхаузен, где и погиб в июле того же года.
Сергеев начал работу со взрослыми, людьми 25-40 лет, которых всё больше и больше стало прибывать на работу в Берлин. Для них он стал устраивать доклады, приглашая докладчиков из НТС: Владимира Дмитриевича Поремского (1909-1997) и Серафима Павловича Рождественского (1903-191992) из Франции и «старого берлинца» Романа Николаевича Редлиха (1911-). Все трое были замечательными докладчиками. На их доклады приходили как члены НОРМа, так и посторонние. Были, вероятно, и другие докладчики, но эти были теми, чьи имена запомнились у слушателей.
В конце 1941 г. в Берлине оказалась группа членов НТС из Сербии. Их наняла на работу немецкая строительная фирма, работавшая под Киевом. Первая группа, которую наняла фирма была из Загреба. Хотя всё это были инженеры, чертёжники и переводчики, немцы хотели кое-кого истользовать и для охраны советских военнопленных, работавших на фирму. Получился скандал. Люди отказались служить охранниками, считая это нарушением договора. Кроме того, приехавшие из Загреба нашли очень скоро общий язык с местными жителями, что тоже не понравилось немцам. После этого немцы решили больше не брать русских эмигрантов на работу в занятых областях СССР. Группа из Белграда, в которую входил Олег Сергеевич Поляков (1922-1989), доехав до Берлина, была уволена с работы. Всем было уплочено возмещение за нарушение контракта, и предложено устраиваться на работу в Германии. Поляков устроился на работу в Берлине и устроился на жительство в НОРМе. Ему была поручена работа с младшими, т.е. с «ушкуйным войском разведчиков», а Утехин взялся за работу со старшими.
Одновременно, независимо от Берлина, начали возникать НОРМы в городах Вартегау (присоединённая к Германии часть Польши), в Лицманштадте (Лодзь) работала Ирина де- Лазари, в Катовицах и Сосновицах – Ольга Хростцкая, член НТС, бывшая начальница отряда разведчиц в Белграде, в Торне (Торунь) - Васильев, в Позене (Познань) - член НТС Сергей Голубев. Витязи в Чешско-Моравском протекторате, после арестов в 1941 г. решили, во избежании новых неприятностей, переименоваться в НОРМ. Зная о НОРМе из газет и от Сергеева,
Мелких решил объединить все НОРМы в одну организацию и возглавить в Берлине Центральный штаб НОРМа. Таборицкий не возражал, гитлерюгендское начальство тоже, но провинциальные НОРМы не проявляли никакого желания идти к кому-то в подчинение.
Сергеев заверил Мелких, что витязи Центральный штаб формально признают и будут давать отчёты, но при условии полного невмешательства в их внутренние дела. Это было выгодно и одной и другой стороне. Сложнее было с НОРМами в Вартегау. К счастью, во главе НОРМа в Катовицах-Сосновицах стояла Ольга Хростицкая, работавшая с разведчицами в Югославии, знавшая и Полякова, и меня. С неё и было решено начать. Я ей написал письмо и дальнейшие переговоры поручил Полякову.
Перед своим отъездом из Берлина Мартино посетил 11 февраля НОРМ, чтобы попрощаться с Мелких и передать мне должность начальника ИЧ – Инструкторской части. Тут же был написан приказ №3, подписанный Мартино, в котором было сказано: «В виду того, что мой отъезд из Берлина вызовет временный перерыв связи в Инструкторской Части, назначаю своим заместителем до восстановления нормальной связи старшего руководителя Р.В.Полчанинова». Тут же был составлен и мой приказ №4, в котором я сообщил о распоряжении О.И.Пантюхова о переименовании НОРС-Р – Национальной Организации Русских Саутов-Разведчиков в НОРР – Нац. Организацию Российских Разведчиков. Как потом стало известно, Мартино перешёл нелегально, по пояс в снегу, границу Генерал-губернаторства около Ченстоховы.
Всё это совпало с началом моих переговоров с Мелких и Сергеевым об объединении подпольных разведчиков с витязями в Праге и Брно и с Ушкуйным войском разведчиков НОРМа. Чтобы показать нашу готовность оказать помощь НОРМу, в последнем параграфе моего приказа №4 было сказано: «Предписывается всем руководителям на местах поддерживать работу НОРМа и по возможности организовывать единицы НОРМа там, где их до сих пор не было».
Переговоры шли весь февраль и закончились в марте 1942 г. Была достигнута договоренность о вхождении двух дружин витязей в Праге и Брно в подпольную организацию разведчиков с условием, что название «витязь» сохранится для старшей ветви организации. Об этом было сказано в приказе №9 по ИЧ от 1 января 1943 г. в параграфе 5: «Ушкуйникам, давшим Т.О. Ушкуйников присваивается наименование ушкуйников-витязей». Вторым условием было сохранение памяти о погибших витязях в организации разведчиков. Это условие, начиная с сентября 1946 г. в лагере «Памяти Верных», сохраняется и поныне в ОРЮР. Третьим условием было сохранение знака витязей – белого креста на фоне сине-красного ромба на лилии, как знака для старшей ветви организации. Это условие было выполнено приказом №15 по ОРЮР от 20 ноября 1947 г., параграф 7 которого гласил: «Утверждаю знак старшего разведчества: на квадратном суконном поле зелёного цвета (сторона 5 см.), по диагонали вышитая серебряная лилия со знаком Пражской дружины витязей посередине».
Мелких я обещал полную поддержку его плана создания под его руководством Центрального штаба НОРМ в Берлине, а он согласился включить НОРМ в подпольную организацию разведчиков и быть прикрытием подпольной работы разведчиков. В завершение, я предложил Мелких и Сергееву стать членами ИЧ подпольной разведческой организации. Обо всём этом, приехав в Варшаву я доложил Мартино, передавая ему должность начальника ИЧ. По ряду причин, в том числе болезнь Мартино, передача дел ИЧ Евгению Евгениевичу Поздееву (1916-1994) и мой отъезд в Псков, назначение Мелких и Сергеева в состав ИЧ, не было проведено через приказ, но об этом знали те, кому это следовало знать.
В феврале 1942 г., вскоре после моего приезда в Берлин, Мелких поручил мне работу с одиночками, передав мне, полученное им недавно письмо от Жени Праутина из Альгрингена, из присоединенной к Германии Лотарингии, который состоял до войны в НОРС-Р, и узнав из газеты «Новое слово» адрес Берлинского НОРМ, решил вступить в связь.
В штаб Отделения одиночек Мелких назначил Жоржа Богатырёва из Сараева, Володю Быкадорова из Парижа, Милу Малышевскую из Белграда и старую берлинку Аллу Погорелову. Для них я решил провести КДВ – Курс для вожаков. Когда я курсантам сказал, что курс будет называться КДВ, то сразу поднялся хохот. Оказывается самый известный берлинский универмаг назывался тоже КДВ. Я не смутился, а курсанты сперва посмеялись, а потом привыкли.
Теорию мы связывали с практикой. Кроме Праутина в Альгрингене, в Марбурге (бывшем Мариборе) жили одиночки – брат и сестра, дети югославянского лётчика, которые в начале войны из приграничного города Марибора переехали в Сараево и там вступили в нашу дружину. Вот им мы и написали наши первые письма.
Затем мы обратились во все приходы Германской епархии с просьбой сообщить о русских детях, которых можно было бы привлечь в НОРМ. Помню, что не все настоятели ответили, а и те, которые ответили, ничего утешительного сообщить нам не могли. Только из Дрездена пришёл ответ, что там проживает молодой человек Скалон, бывший ранее русским скаутом. Жорж Богатырёв вошёл с ним в связь и даже поехал в Дрезден, чтобы лично познакомиться. В Дрездене было довольно много русских и можно было бы собрать детей, но у Богатырева это с первого раза не получилось и я решил сам поехать и попробовать. Встреча была интересной. Скалон показал мне скаутский звеновой флажок, который он сохранил, вспоминал скаутские лагеря, но начинать работать с детьми в Дрездене категорически отказался.
Пока Мартино ожидал отправку дальше, мы вдвоём, как знатные туристы, осматривали Берлин, но после отъезда Мартино, я решил поискать себе работу. Всё было недорого, цены были твёрдые, но запас марок, купленных в Загребе, подходил к концу.
Незадолго до нашего приезда на Берлин был небольшой налёт союзной авиации. Несколько домов пострадало, но не сильно. Мы ходили посмотреть, и никаких следов разрушений не обнаружили. Мусор был убран, стекла вставлены. Пострадавшие немедленно получили талоны на покупку новых вещей. Мы ходили посмотреть на главный берлинский универмаг – КаДеВе. Огромное, многоэтажное здание, ломившееся от товаров. Там было всё, но только по талонам. Помещение НОРМа было в берлинском районе Шёнеберг. Там, недалеко от НОРМа, была синагога, и около неё можно было встретить пожилых евреев со звёздами на пальто. В других местах евреи нам не встречались. Их без особого шума вывозили из Берлина в гетто восточноевропейских городов, например, в Ригу. В Берлине гетто не было и евреи жили в тех же домах где и немцы, но у них на входных дверях были наклеены звёзды. Говорилось, что их вывозят на работы. Оно вначале так и было. Убийства жителей гетто начались только летом 1942 г.
В русской начальной школе в Сараеве для мальчиков были уроки переплёта и я решил в Германии стать переплётчиком. На вопрос о профессии в «Фертрауенштелле» я ответил, что я переплётчик, и мне так и записали в моём удостоверении.
Я решил поискать работу недалеко от места жительства. В ресторане, где за обед, включая чаевые, с меня взяли 1 марку и 15 пфеннигов, я еще, по совету Полякова, оставил на столе 10 пфеннигов, и взяв телефонную книгу «по профессиям» и план Берлина, выписал адреса ближайших переплётных.
На следующий день, рано утром, я пошёл в ближайшую мастерскую и предложил свои услуги. Хозяин спросил у меня бумаги. Я ему показал рабочий паспорт и удостоверение, где было чёрным по белому сказано, что я по профессии переплётчик, но хозяину этого было мало. Он попросил меня показать ему мою рабочую книжку (Arbeitsbuch). Я показал ему моё удостоверение служащего Югочелика, написанное только по сербско-хорватски. Оно было внушительным, с фотографией и многими печатями, но непонятным для немца -хозяина. Он повертел его в руках, и спросил, почему ничего нет по-немецки. Я объяснил, что хоть удостоверение и было выдано во время войны, в 1940 году, но в Югославии тогда не думали, что страна будет оккупирована немцами, и потому не предусмотрели перевода на немецкий язык. Хозяин улыбнулся, и сказал, что берёт меня на пробу.
Он дал мне пачку портретов на меловой бумаге и указал на гору книг на полу. Надо было приклеивать по портрету автора на каждую книгу. Я взял первую книгу и портрет, смазал его клеем и приклеил. Хозяин молча смотрел на меня, и когда я взялся за следующую, то спросил:
-- Кто тебя учил так работать? Вот как надо. Он взял всю пачку портретов, выровнял их и одним мазком смазал их всех клеем. Потом взял десяток книг и стал быстро приклеивать один портрет за другим. У него всё прямо летело.
Потом он показал мне как сшивать книги проволкой на специальной машине, и был искренно удивлён, узнав, что у меня нет гладилки (маленькой тонкой костяной дощечки), которая у настоящего переплётчика всегда в кармане. Он понял с кем имеет дело, улыбнулся и подарил мне гладилку. Когда наступил обеденный перерыв, он сказал мне: Дорогой мой, я возьму тебя на работу и буду платить 66 пфеннигов в час. Согласен?
Я знал, что это ставка для «хильфсарбейтеров», то есть для необученных рабочих, и сказал – «нет, я хочу 99 пфеннигов», а это было ставкой для специалистов.
-- Я не говорю, что ты не специалист, и в принципе, не возражаю против 99 пф., но ты работаешь хуже моего помощника, которому я плачу 66 пф., и если я дам тебе 99 пф., то и он потребует такую же плату для себя, а платить вам обоим по 99 пф. мне будет слишком дорого.
За проработанные мною 4 часа он дал мне серебряную монету в 5 марок и когда я вынул кошелёк, чтобы дать ему сдачу, он откаазался и, пожелав удачи, попрощался. Это был остороумный и добрый человек.
Хочу отметить, что хотя правительство и незаметно изымало, не только серебряные монеты, но и медную мелочь в 5 пф. и 10 пф., заменяя их черными монетами из свинцового сплава, и серебряные и медные монеты в начале 1942 г. всё еще были в обращении.
На следующий день я снова отправился искать работу. Сперва мне отказали в нескольких местах, но потом нашёлся один мастер, которому нужен был временный рабочий для переплёта 3000 книг, издательницей которых была одна дама, жившая в том же доме, где была и переплётная. Хозяин спросил меня, согласен ли я на временную работу, и когда я согласился, спросил меня, сколько я хочу получать в час. Я назвал 99 пф. и он согласился взять меня на пробу, предложив сразу же надеть фартук. Я ему объяснил, что нанимаясь в Хорватии на работу, мне обещали, что халат я получу там, где буду работать. Он извинился и стал объяснять, что у него маленькая мастерская, что он работает без помощников и не имеет лишнего халата.
Этот раз я не ударил лицом в грязь. Получив пачку портретов, я их сложил как надо и одним мазком смазал их клеем и быстро приклеил. Вчерашний урок мне пришелся явно на пользу. Гладилка тоже торчала у меня из кармана и свидельствовала о моей принадлежности к переплетной профессии.
Переплётчик выполнял заказ по частям. Сотня книг была почти готова, а всё прочее было ещё не сброшюровано. Хозяин хотел посмотреть как я буду брошюровать, и тут я тоже, пользуясь вчерашним опытом, сделал всё как надо. Хозяин был доволен, но прощаясь со мной, просил принести ему на следующий день немецкую рабочую книжку – Arbeitsbuch, так-как моя из Югославии в Германии не действительна. Я сказал, что её у меня нет.
- Разве тебе её не дали на бирже труда (Arbeitsamt)? Когда я сказал, что кроме рабочего паспорта, в котором было сказано по-немецки, что я переплётчик, у меня ничего больше нет, ему стало ясно, что я нанимаюсь к нему нелегально. Ему было ясно, что через биржу труда он никого на временную работу не получит, и он принял меня на работу. Я для него был находкой, так же как и он для меня. Платил он мне 99 пф. в час без вычетов, а работал я у него с 8 утра до 5 вечера, а по субботам до двух. Как только сто книг было готово, я их в двух чемоданах тащил к издательнице на третий этаж (лифта в доме не было) и получал на чай 10 пф. Первый раз, с непривычки, я чуть было не отказался от чаевых, но быстро понял, что назвавшись рабочим, должен себя вести по-пролетарски.
С работы домой, то есть в НОРМ, я приходил первым, минут 20 после конца работы. Хоть мы и имели такие же продовольственные карточки, как и немцы, и в начале 1942 г. по ним давали ещё вполне прилично, мы все и всегда чувствовали себя голодными. Приходя с работы, я съедал свою вечернюю порцию хлеба с мармеладом, а когда приходил Олег и другие жители НОРМа, то у меня, в самом буквальном смысле слова, начинали течь слюнки. Я не выдерживал и съедал утреннюю порцию хлеба. Но через два-три дня я нашёл выход из положения и предложил всем, не начинать есть, пока все не вернуться с работы.
Дело в том, что все мы были холостяками и питались в ресторанах, а там у нас, вырезая карточки, давли, конечно меньше, чем было положено. Не раз нам было стыдно, что мы, идейная молодёжь, собравшись вместе частенько переходили, как мы говорили, на «кулинарные темы». Сперва мы говорили о том, что можно было достать без карточек, например измятку (Buttermilch), картошку и ещё что-то, затем в каких ресторанах за те же карточки дают больше и, наконец, какой вкусный хлеб, сосиски или пирожные были в Югославии. Конечно, кто-нибудь из нас, переводил разговор на более идейные темы, но ведь и идейные люди не обходятся без хлеба.
В НОРМ приходила разная молодёжь из разных стран. Члены НТС приезжали в Геманию, якобы, на работу, чтобы двигаться дальше в Россию, а были среди молодёжи и такие, которые приезжали именно работать, и приходили в НОРМ чтобы отвлечься и развлечься. Помню, как один, узнав, что я работаю до 5 часов, предложил мне устроить меня на вторую работу. Я, конечно, отказался. Не для того я приехал в Германию.
По тому, кто как говорил, легко можно было сказать, кто откуда приехал. Только члены НТС, готовясь к встрече с молодёжью на родине, следили за своим русским языком и не употребляли в разговоре иностранные слова. Впрочем и у них бывали ошибки. Так я, однажды, решив пристыдить ребят за употребление иностранных слов, услышал от них, что и я этим грешу. Я, конечно, ответил, что думаю, что со мной этого не бывает, а мне сказали, что я киоск всегда называю «трафикой», а это не по-русски. Я был удивлён и потрясён. За 22 года жизни в Югославии, я ни разу, ни от родителей, ни от их друзей, не слышал слова «киоск», и думал, что «трафика» русское слово.
Зато члены НТС страдали другим. Все мы употребляли советские словечки, вроде «в разрез и по линии» или зощенковские «что за шум а драки нет» и т.д. От членов НТС члены НОРМ научились петь многие советские песни, зачастую не зная об их советском происхождении. Это были и «Крутыми тропинками в горы», и «Весёлый ветер», и «Я на подвиг тебя провожала», и многие другие.
Русская молодёжь из Франции, даже знающая русский язык, между собой говорила, как правило, по-французски. На вопрос «как дела?» отвечали по-французки - «са ва». В начале это было забавно слышать, но потом перестало казаться смешным. «Старые берлинцы» чепуху называли по-немецки – «квач» и в виде восклицания говорили «Mensch!» (человече!). Курс для вожаков – КДВ русские из польши называли КаДеВу и подмешивали польские словечки, чем, впрочем, страдали и эмигранты из Югославии.
Вообще, русская молодёжь из разных стран представляла из себя довольно пёструю картину. С самого начала началось деление на «старых берлинцев» и «новых берлинцев», то есть новоприезжих. Это было два разных мира. «Старые берлинцы» либо учились в русско-немецкой гимназии, либо имели интеллигентную работу, питались дома, имели связи с местным населением. «Новые берлинцы» были простыми низкооплачиваемыми рабочими и питались в ресторанах. Во главе НОРМа стояли «старые берлинцы» – Ваня и Ира Мелких, а на всех остальных руководящих местах оказались «новые берлинцы». «Старые берлинцы» были этим недовольны, но не хотели понять, что они в этом сами виноваты. Они искали в НОРМе только развлечение и не помышляли о расширении и углублении работы.
Рождественский, работая в редакции «Нового слова», устраивал также доклады для членов НТС и их друзей-молодёжи вечером, после конца работы, в помещении редакции. Первое время «Новое слово» можно было купить и на оккупированной территории СССР, куда спецкором ездил Февр, писавший о своих впечатлениях под заголовком «Солнце всходит на Западе», но потом немцы ограничили распространение «Нового слова» на Германию и Генералгубернаторство. Редакция получала газеты, печатавшиеся на оккупированных территориях, и делала из них выдержки. На собраниях в редакции, Рождественский читал те сообщения, которые, почему либо, не попадали в «Новое слово», снабжая их комментариями, где между строк говорилось о том, о чём нельзя было бы написать. Помню одно такое сообщение об открытии маслобойного завода. Из комментариев становилось ясно, что раньше крестьяне могли использовать молоко для себя, а после открытия завода, всё молоко шло на масло для немецкой армии.
Поляков приехал в Берлин в конце 1941 с группой рабочих из Белграда, в которой большинство было членами Союза, поступившими в немецкую фирму для работы в России, но которых немцы задержали в Берлине и дальше не пропустили. Многие записались в НОРМ и внесли новый дух в её работу. Эта группа была, в идейном отношении, на голову выше приехавших из Франции, Польши и Греции.
Когда заказ в переплётной, где я работал, был выполнен и хозяин попрощался со мной, мне надо было снова искать работу. Я её нашёл без особого труда, но хозяин послал меня на биржу труда за рабочей книжкой. Книжку я получил, но одновременно и назначение в другую переплётную, туда, где надо было в спешном порядке переплести новые телефонные книги. Долго я там не проработал, так-как в апреле НТС решил послать меня в Варшаву на работу в Дом молодёжи, чтобы я заменил Мартино, который в мае должен был бы двинуться в Смоленск.
После моего отъезда в Варшаву, начальником Отделения одиночек был назначен атаман Павел Синкевич, а его помощником Володя Быкадоров. Отделение выпускало в Берлине «Костёр одиночек». Третий, и, кажется последний, номер вышел перед лагерем, который должен был бы быть с 15 августа по 1 сентября 1944 г.
До войны издание местных журналов в Югославии было одной из форм воспитательной и образовательной работы с разведчиками. В годы 1941-1945 в Германии, в её границах того времени выходили, кроме берлинского «Костра одиночек» с 1 марта 1944 г. ещё «Рук-Вож» – журнал для руководителей и вожаков, в Катовицах-Сосновицах – «К родным полям», в Лицманштадте «Наш труд» и в Альгрингене сборник «Вперед» (кажется только один номер). О журнале псковских одиночек «Перезврны» и венском сборнике «Вперёд» будет сказано позднее.

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Полчанинов Р.В. «Старые и новые берлинцы» //Единение, Сидней, №2262, 3.6.1994 (со слов «старого берлинца» Олега Геннадиевича Сампсидиса).
2. Гессен И.В. «Годы изгнания», Париж, «ИМКА-Пресс»,1979.
3. Шкаренков Л.К. «Агония белой эмиграции», М., «Мысль», 1981.
4. Назаров, М.В. «Миссия русской эмиграции», Ставрополь, «Кавказский край», 1992. С.137.

Р.Полчанинов
R/Polchaninov, 6 Baxter Ave.,
New HydePark,
NY 11040,
USA
rpolchaninov@verizon.net
ISSN 1523-1941