Редактор-издатель R. Polchaninov, 6 Baxter Ave., New Hyde Park, NY 11040, USA (rpolchaninov@verizon.net)

Лагерь в Свидере 1942 г.

Лагерь в Свидере в 1942 г. был устроен в той же усадьбе Соловьювка, где и предыдущий лагерь в 1941 г. Это было большое двухэтажное здание. На втором этаже жили лагерницы, а на первом была кухня, столовая и жили младшие лагерники. Этот дом, как и ряд других, был национализирован немцами и этими пустовавшими дачами заведовал А.А. Соллогуб (1). В лагере в 1942 г. были не только Варшавская дружина, но и одиночки, и дети и молодёжь, не состоящая в дружине. Это, конечно, создавало некоторые неудобства для проведения занятий с лагерниками и отрицательно влияло на дисциплину.

Начальником лагеря официально был начальник Дома Молодёжи Шнее, но он руководство лагерем полностью передал Мартино и не мешал проводить разведческую работу. Меня Шнее назначил начальником мужского лагеря, или как у нас говорили – «Мужлага», начальницей «Женлага» была Маргарита (Рита) Сагайдаковская, а начальницей волчат и белочек И. Блюмович. С новичками проходили III разряд, с разведчиками и разведчицами, сдавшими III разряд раньше, проходили II разряд, а с некоторыми и КДВ – Курс для вожаков. С более старшими КДР - Курс для руководителей. Участниками V KДP были: Маргарита (Рита) Сагайдаковская, Татьяна Кашникова (р.1925), Любовь Любарская, Владимир Кашников, Борис Мерхель Александра Попова и Юрий Саватюк, а инструкторами, кроме Мартино и меня, были Евгений Евгениевич Поздеев и Шнее. Подготовка вожаков и руководителей для послевоенной работы входила в планы, ушедшей в подполье организации разведчиков (возглавляемой О.И. Пантюховым).

У старших, объединённых в круг витязей «Запорожская сечь», был лагерь из четырёх палаток, в которых они ночевали, с воротами с лилией, буквами «З.С.» – и надписью «Будь готов». В этом лагере была общая мачта и место для лагерного костра. У волчат и белочек был свой лагерь, с одним шалашом, со своей мачтой, воротами и оградой, где они днём играли. Ночевали они в доме. Разведчицы имели за дачей одну свою палатку, без ограды, ворот и мачты. Беседка, как и в 1941 г. была превращена в часовню. По воскресеньям в лагере совершал Литургию всеми любимый о. Серафим Баторевич.

Ольга Сергеевна Безрадецкая (в замужестве Астромова), которой в 1942 г. было 13 лет, так вспоминает лагерь: «Для меня это было что-то незабываемое. Мы готовились к этому лагерю на сборах в Доме Молодёжи. Усердно занимались разрядами и прошли что-то вроде КДВ – Курса для вожаков. В лагере мне дали звено «Ромашка», чем я была неимоверно горда. В комнате, где мы жили, мы сделал звеновой уголок, за который нас потом очень хвалили. В палатках жили какие-то старшие разведчики, и мы им очень завидовали. Жить в палатках казалось верхом скаутского достижения. Обожали мы ночные игры и подкрадывания, хотя и боялись темноты» (2).

Для Мартино лагерь в Свидере был шестым лагерем, которым он руководил. Он знал, что надо и как надо делать. Для большинства лагерников, это был только второй или даже третий лагерь, но именно этот оставил на них самое сильное впечатление.

В постройке «Голливуда» (полевой уборной) для разведчиков, особой надобности не было. В доме на каждом этаже было достаточно уборных, но полевая уборная, также как и ночёвка в палатках, создавали впечатление жизни в настоящем разведческом палаточном лагере. Вожаки и руководители, которые на курсах изучали лагерное дело, должны были иметь кроме теории и необходимую практику, в которой уборная играла немаловажную роль. «Голливудом», на жаргоне югославянских скаутов, назывались уборные. Очень возможно, что это название они заимствовали от русских руководителей, которые в 1924 г. провели для них первый КДР с девизом «Будем как солнце!». Мартино и я окончили югославянские БКС курсы, Мартино в 1934 г., а я в 1935 г., и мы вернули русской организации всё то, что было заложено в этих курсах русскими руководителями и сохранялось затем югославянскими скаутами. Астромова в упомянутом письме писала: «Запомнилось торжественное открытие мужского «Голливуда». Как не запомнить. Для всех лагерников это было неожиданным и смешным происшествием. Вход в «Голливуд» преграждала веревка с нанизанными на нее кусочками газеты, употреблявшимися в лагере, да и в те годы не только в лагере, вместо туалетной бумаги. Вместо флага, по случаю открытия, были подняты чьи-то кальсоны. Мартино сказал остроумную речь, разрезал ножом веревку и скрылся за стенкой, сделанной из веток.

В прошлых лагерях руководители годились лагерникам в отцы, к ним обращались «на Вы» и звали их по имени и отчеству. Между Мартино и мной и лагерниками не было такой разницы в годах. Вот что написала Астромова в своём письме: «Костры были чем-то совсем новым и очень интересным. Помню, как Борис Мартино пел: «Перепетуя, глянь в окошко, как чудно при луне». Помню, как долго, меняя интонации, повторял слова «Путник клянётся», держа нас в напряжении, чтобы вдруг, закончить всё простой фразой: «что никогда больше не выйдет в бурю без зонтика». Помню «Короля лира», поставленного разведчиками. До сих пор не понимаю, как мы могли жечь костры при полном затемении».

Если бы это от нас зависело, и Мартино и я, мы бы обедали вместе с лагерниками, но в лагерях в Свидере всегда руководители ели отдельно, и мы этого не смогли изменить. А жаль. Об этом Астромова там же писала: «Постоянно заметна была и обижала разница между начальством и нами, детьми. Все руководители сидели за отдельным столом и никогда к нам не присаживались».

И ещё одно замечание Астромовой: «Сердила меня надпись ГУЛАГ на дверях штаба лагеря - последней в коридоре комнаты на нижнем этаже, которую я не понимала. С трепетом входили мы в эту комнату, робея перед начальством».

«Кормили нас по тем временам – продолжает Астромова – благодаря стараниям А. Шнее - прекрасно. Каждому в день полагалось яйцо. Мы, девочки, обычно просили выдать нам сырое, получали ложку сахара, и в «мёртвый час» сбивали гоголь-моголь. Еда в военное время была важным для детей явлением». Собственно говоря, «мёртвый час» в лагерях был установлен для того, чтобы после обеда лагерники отдыхали. Можно было читать, но не разрешалось что-нибудь делать, даже разговаривать. За порядком следили дежурные, но в лагере было более ста человек, и за всем было трудно углядеть.

В лагере разведчиков под мачту никого не ставили, никаких выговоров перед строем не делали, а делалось так, как было в разведческих лагерях в Югославии. Провинившиеся должны были подписывать «конкордат». Этот порядок был заведен в лагере в Шуметлице (Югославия, ныне Хорватия) в 1937 г. Тогда в Югославии были ожесточённые споры насчет подписания конкордата (договора) между Югославией и Ватиканом. Это слово у всех было на слуху. «Конкордат» был кусочком бумаги, на котором провинившийся должен был расписаться и потом его «искупить». В Шуметлице, чаще всего провинившихся посылали в помощь дежурным принести хворост на кухню. Я обычно обращался к провинившимся с вопросом, кто из них хочет «искупить» конкордат, не говоря, в чём будет заключатся внеочередная работа. Провинившиеся охотно откликались, над ними солагерники по-дружески подсмеивались, и это создавало у всех хорошее настроение.

В многолюдном лагере в Свидере провинившихся было больше, а мелких дел меньше. Я решил «конкордатчиков» посылать вне очереди работать на кухню. Там каждый день работало два дежурных звена, одно разведчиков, другое разведчиц. Как только собиралось достаточное количество провинившихся я объявлял о внеочередном дежурстве. Однажды, маленький Серёжа Грязнов пожаловался мне, что старшие «конкордатчики» эксплуатируют младших. Я проверил жалобу у нанятых Русским комитетом работниц кухни, и, узнав, что жалоба обоснована, в следующий раз назначил Серёжу вожаком звена «конкордатчиков», пригрозив старшим последствиями, если не будут подчиняться назначенному мною вожаку. Кухарки отозвались очень похвально о Серёже, сказав, что при нём мальчики лучше работают, чем бывало прежде. Я это учёл, и следующий раз снова назначил его вожаком. На кухне был порядок, но пошли жалобы на поведение Серёжи. Он стал слишком шаловливым, слишком часто попадал на кухню вне очереди, и ничуть не огорчался. Наоборот, он сделал себе повязку, на которой нарисовал череп и кости, и объявил себя начальником легиона смерти. Старшие его стали бояться больше, чем меня. Я его как-то пристыдил, что он слишком часто подписывает «конкордаты», а он мне признался, что ему понравилось быть начальником и командовать старшими. Из него вышел бы хороший руководитель, если бы он не утонул в 1949 г. во время купания в Дунае.

Дима Скоробогач, который приехал в лагерь новичком и сдал в лагере III разряд, вспоминает, что наказывали не только работой вне очереди на кухне, но и оставляли без купания. Это делалось, конечно, в более серьезных случаях. Дима тогда сочинил такие слова:

В нашем Свидере беда
Без купания всегда
Потому, что без воды
И ни туды, и ни сюды» (3).

Дима вспоминает, что в лагере была «революция», вернее «День младших», и тогда он был начальником «Мужлага», а Ляля Сагайдаковская начальницей «Женлага».

В Югославии в лагерях была игра называвшаяся «революцией». «Заговорщики» иногда готовили её так хорошо, что некоторые ребята думали, что действительно готовится какой-то переворот. Были и листовки, и арест начальства, и суд с обвинениями, при чём, ребята в шутливой форме говорили начальству о том, что им в лагере не нравилось. Делалось это в лагерях, в которых было по 30-40 лагерников. В Свидере же было более сотни лагерников, к тому же не очень дисциплинированных. Мы с Мартино решили, что устраивать революцию слишком рискованно, и решили устроить День Младших. На это решение имел влияние и наш опыт с Серёжей Грязновым, который на кухне, прекрасно справлялся с ролью начальника.

Из-за одного крупного нарушения дисциплины у Бориса вышел скандал, о котором Войцеховский написал в своих воспоминаниях на с. 58: «В Свидере, к сожалению, он проявил крайнюю несдержанность с молодой участницей лагеря». Было расследование, но лагерники об этом не знали. После лагеря и Мартино и я были уволены с работы в Доме Молодёжи и нас предупредили, чтобы мы не вздумали под каким-нибудь видом собирать молодёжь.

Я думаю, что скандал Мартино с лагерницей был поводом, а не причиной. Дело в том, что любая скаутская деятельность была нацистами запрещена, в Свидере же на лагерных воротах красовались лилия и надпись «Будь готов». Однажды в лагерь неожиданно приехала какая-то немецкая комиссия, которая не могла не заметить скаутской символики. Думаю, что это было настоящей причиной того, что в следующем году, лагерь по выражению Войцеховского «из скаутского стал детским» (там же). Думаю, что всё было бы иначе, если бы Войцеховский предупредил Мартино, чтобы он не пользовался скаутской символикой. Это было его ошибкой и ему, вероятно, пришлось выслушать выговор от немецкого начальства. Предупреждение, чтобы мы не вздумали вести подпольную разведческую, работу служит, как мне кажется, подтверждением моей догадки о настоящей причине нашего увольнения.

Как было сказано выше, в лагере велась нормальная работа с волчатами и белочками (мальчиками и девочками 7–10 лет), со старшими были занятия по программам III и II разрядов, а также КДВ и КДР. На КДВ помню Протасова, которому я потом передал работу с одиночками, а на КДР инструкторами были, кроме Бориса и меня, Евгений Евгениевич Поздеев и Шнее, который преподавал топографию. КДР в Свидере и КДР в Берлине, которые проводились одновременно, был дан пятый номер. Шнее так увлёкся разведчеством, что вступил в организацию.

Покидая Хорватию, благо не было осмотра багажа, я взял с собой запас разведческих лилий. Перед отбытием из Берлина, я их оставил у Володи (Владимира Исаакиевича) Быкадорова, с просьбой, одну часть отправить с оказией в Варшаву. Полученных от Быкадорова значков было немного и мы решили заказать новые. Для этого я снова обратился к Тадеушу Квятковскому с просьбой помочь. На этот раз Тадеуш не снабдил меня адресом, а взялся сам всё устроить. У меня с собой была карпато-русская лилия, у которой «улыбка» с девизом не касалась кончиков лепестков и не имела «узелка доброго дела». Я её дал Тадеушу, с просьбой прибавить «węzelek» (вензелек – по-польски узелок).

Первый десяток значков оказался без «узелков», потому, что мастер забыл их прибавить к лилии. Так как он выпиливал каждый значок вручную, то выход из положения был найден таким образом, что мастер оставлял вместо «узелка» под «улыбкой» узенький треугольник, заменявший забытый им «узелок». По этой детали подпольные варшавские лилии отличаются от всех других, чеканившихся до и после. Заказ разведческих лилий, сделанных в одной подпольной польской мастерской, оплатил Шнее.

В начале 1943 г. я при помощи НТС устроился преподавателем Закона Божия в Псковскую православную миссию, а Мартино, выждав какое-то время, стал осторожно продолжать разведческую работу в Варшаве, но на этот раз без прикрытия Дома Молодёжи, что, конечно, усложняло дело. Как вспоминает Астромова, участница подпольной работы, «собирались в лесах варшавских пригородов как Лесь-на-Подкова или Миланувек небольшими группами с формами в кульках. В лесу переодевались. Иногда встречались с проведшими такую же процедуру подпольными харцерами, делая вид, что друг друга не замечаем». И у одной и у другой стороны были основания бояться провокации.

Оставшись без заработка, ни Борис, ни я не остались без денег на продовольствие. Помог нам случай. Борису дали адрес зубного врача, который оказался председателем Хорватского комитета в Варшаве. Доктор (забыл его фамилию) спросил Мартино, почему он не состоит в Хорватском комитете, что дало бы ему право получать немецкие продовольственные карточки. Немцы и хорваты, которые были их союзниками, в Генерал-губернаторстве получали двойные нормы мяса и папирос, и к тому же конфеты и водку. За водку и папиросы можно было получить более ста злотых и на эти деньги купить всё остальное. Всё это продавалось в магазинах Мейнл, чьи витрины были украшены, как вызов, всевозможными недоступными полякам и русским яствами. Мы, конечно, воспользовались этой возможностью и записались в Хорватский комитет.

Мартино остался в Варшаве до 1944 года, когда ему пришлось выехать в Германию в связи с восстанием в Варшаве.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. С.Л.Войцеховский: «Эпизоды», изд. «Заря», С.58.
2. О. Астромова (ур. Безрадецкая). Письмо от 21.11.2003 в архиве автора.
3. Д.Скоробогач. Письмо от 25.11.2003 в архиве автора.

Р. Полчанинов

Перепечатка разрешается с условием, что будет сделана ссылка на автора, название статьи, на «Страницы истории разведчества-скаутизма» номер и число, и с обязательной присылкой одного экземпляра издания для архива по указанному выше адресу.

(c) R.Polchaninoff 2004

Публикуется с письменного разрешения автора.
Вернуться к списку разделов