СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ РАЗВЕДЧЕСТВА-СКАУТИЗМА
№33 (90) июнь 2004 г.
ISSN 1523-1941

R. Polchaninov,
6 Baxter Ave., New HydePark, NY 11040, USA
rpolchaninov@verizon.net

ВАРШАВА 1942

С осени 1941 г. и до приезда Бориса Борисовича Мартино в Варшаву в конце февраля 1942 в Доме Молодёжи внешкольной работы не было, но после приезда Мартино была снова возобновлена работа дружины разведчиков и разведчиц. Дружина состояла из отряда разведчиков, которой одно время руководил Владимир Николаевич Кашников и отряда разведчиц под руководством Анны Давыдовской, невесты Ивана Ивановича Виноградова. После отъезда Давыдовской в Смоленск в мае 1942 г., начальницей отряда разведчиц стала Рита (Маргарита) Сагайдаковская, а её помощницей Таня (Татьяна Николаевна) Кашникова. Кроме того, была ещё и стая волчат и белочек из учеников и учениц русской начальной школы на ul. Miodowej (Медовой) под руководством Ирины Блюмович. «Белочки» - название для девочек до 12 лет было придумано в Варшаве и потом распространилось по всей подпольной организации разведчиков. Кроме Блюмович, все были членами НТС, и за исключением Кашниковых в скаутской организации ранее не состояли.
Получив согласие от Шнее на создание дружины разведчиков и разведчиц, Мартино, с одной стороны, начал проводить сборы по отрядам, помогая молодым начальникам, с другой стороны, выделил группу более старших, которых стал готовить на
должности вожаков лагерных звеньев. Среди «старших» самой младшей была Оля Безрадецкая, которой тогда было только 13 лет.
День св. Георгия - покровителя разведчиков - 6 мая – падал на рабочий день. В этот день, кто мог, маленькими группами в штатском, поехал за город. Я был в группе, которая, проходя мимо цветочного магазина, увидела в витрине маленький букетик ландышей. У разведчиков был обычай в этот день иметь в петличке цветок или хотя бы зелёный листок. Мы взяли букетик и тут же его разделили между собой. Продавец нам по-дружески подмигнул, увидев, что тут какая-то конспирация. Конечно, с нашей стороны было неосторожно тут же прикалывать всем цветы, но поляк-торговец сочувствовал каждому конспиратору вообще и поэтому, на этот раз, всё обошлось для нас благополучно. Мне, как недавно приехавшему в Варшаву, трудно было понять, куда мы поехали. Помню только, что кто-то нас уже ждал на сборном месте, и что мы ещё кого-то ждали, а потом двинулись все вместе и в каком-то укромном месте остановились, построились, и Мартино как начальник сказал нам соответствующее слово. Потом мы перекусили, попели, и двинулись в обратный путь.
Настоящее празднование с освящением знамени, небольшим представлением и прощанием с уезжавшими в Смоленск Давыдовской и Мартино было устроено в Доме Молодёжи в воскресенье 10 мая. Тогда же состоялась и передача мне руководства дружиной. Передав мне официально руководство Варшавской дружиной, Мартино своим подпольным приказом по ИЧ – Инструкторской части назначил меня одновременно и начальником отдела в Генерал-губернаторстве (1).
Радостный день был омрачён случившимся у Мартино кашлем с кровью. Доктор нашёл у него туберкулёз, и ни о каком продвижении в Россию не могло быть больше и речи. Войцеховский, оценивший руководительские способности Мартино, оставил и его и
меня на службе в Доме Молодёжи. Шла подготовка к лагерю, и работы хватало на нас всех. Про Мартино Войцеховский писал, что он обладал «необыкновенным умением привлечь сердца молодёжи» и что он «преобразил Дом Молодёжи своим талантливым руководством» (2).

В Варшаве можно было бы объясняться по-русски или по-немецки, но немецким языком я не хотел пользоваться, а русский для поляков был мало понятен. Поэтому я решил с первого же дня учиться польскому. Мартино составил мне список самых необходимых фраз, но всего он предусмотреть не мог и в первые же дни у меня был такой забавный случай. Я спросил у прохожего – где улица, а он мне ответил «нех пан пуйде просто».
На это я ему сказал: «пшепрашам, для пана то ест просто, а для мня не». Оказалось, что прохожий знал русский язык и догадался, что я русский. Он мне объяснил, что польское слово «prosto» в переводе будет – «прямо».

Оказалось, что ещё надо знать, что польское слово «запомнить» значит – «забыть», что «искусство» по-польски будет – «штука» и т.д.

Что я заметил в первые же дни, так это набожность поляков. Проезжая в трамвае мимо костёла все мужчины, начиная с кондуктора, приподнимали шляпы. В католической Хорватии такого не было.

И ещё одна вещь мне бросилась в глаза. Для немцев по Варшаве ходил специальный трамвай с номером «0», а во всех других передняя площадка и первая скамейка была “Nur fur Deutsche”. Это особое положение для немцев было только в оккупированной Польше. «Только для немцев» в Польше были и парки и рестораны и магазины. Правда, поляков не лишили, как жителей оккупированного СССР, передвижения на трамваях и по железной дороге, почты, телеграфа и телефона, но всё же ограничения были очень чувствительными. В ответ на унижения, поляки отвечали анекдотами. Такого количества антинемецких анекдотов я нигде не слыхал, а слышал я их не от поляков, с которым у меня было мало общения, а от наших русских, которые, если и были на многое в обиде на поляков, то в годы оккупации им определённо сочувствовали.

Должность начальника подпольного отдела требовала от меня расширения разведческой работы на провинцию. Я обратился к Войцеховскому с предложением привлечь в лагерь на этот раз и русских детей из провинциальных городов. Войцеховский охотно принял моё предложение и снабдил меня адресами представителей комитета в провинции и деньгами для поездок. Я посетил Краков, Ченстохову, Радом и Люблин. В Люблине мне удалось основать звено «Белый Медведь» и посетить его ещё дважды до начала лагеря, в Кракове, Ченстохове и Радоме я нашёл по одному человеку и записал их в одиночки. В Холме, Львове и Перемышле, из за протестов украинцев, представителей Русского Комитета не было, но Вюрглер дал мне адреса членов НТС. Их имена я, к сожалению, не запомнил.

Женщина в Холме, до вступления в НТС, была членом БРП – Братства Русской Правды. Она на шее носила крестик с надписью «Боже, спаси Россию» и подарила мне такой же на память. Она была украинкой, как и большинство жителей Холмщины, но, как и многие, считала себя русской. Холм был захвачен в 1939 г. советскими войсками, но только на короткое время. По договору Холм должен был бы быть под немецкой оккупацией. Большевики, кажется, не успели никого арестовать, во всяком случае её не тронули. Впрочем, о её существовании большевики могли и не знать. Она познакомила меня с Машей Олесюк, из семьи, считавшей себя русской. Я пригласил её в русский летний лагерь, но она сказала, что не может, так как если об этом узнают школьные власти, то будет скандал. Она училась в украинской школе, где велась полуподпольная работа украинских пластунов (скаутов). Она показала мне свою тетрадку, в которой она рисовала знакомые мне узлы и дорожные знаки. Она показала мне журнал, издававшийся типографским способом в Львове для украинской молодёжи в Генерал-губернаторстве. На обложке был мальчик с треугольным флажком, похожим на скаутские звеновые флажки, только без изображения зверя. Одним словом, под каким-то безобидным названием украинские скауты вели свою работу, как и мы, русские, только мы, вели её в более скромных масштабах. В Галиции и на Холмщине проживало несколько миллионов украинцев и церковь и общественность поддерживали деятельность пластунов.
Маша была немножко поэтессой. Она перевела на украинский стихотворение Лермонтова «И скучно и грустно...»:

I скучно i сумно, i нiкому руку подати
В хвилини для щастя пропащi.
Бажання? I пощо даремне i вiчно бажати?
Лiта ж проминають – лiта що найкращi!
Любити? Кого ж i на скiльки? На рiк, чi на два,
Не варто трудитись, а вiчно любити не сила.

Мне очень понравился и перевод и то, что девушка любит поэзию, и особенно Лермонтова. Я написал перевод под её диктовку полностью, но здесь привожу только начало. Ей было приятно, что взрослый человек заинтересовался её творчеством, но на моё письмо она мне не ответила. Вероятно, не захотела связываться со «стариком», хотя мне было тогда только 23 года.

В годы польского правления на Холмщине, поляки разрушили много православных церквей, а некоторые переделали в костёлы. Так в Холме был переделан в костёл православный собор, который немцы вернули православным. Там служил Архиепископ Илларион (Огиенко) и служил не по-церковнославянски, а по-украински. Когда кончилась литургия, хор запел украинскую молитву: «Боже Великий, Творче всесвiту, На нашу рiдну землю поглянь! <...> Люд у кайданах, край у руiнi, Навiть молитись ворог не дасть...Боже Великий, дай Украiнi Силу i славу, волю i власть».
Моя спутница потом рассказала мне, что многие православные, не желая посещать украинское православное богослужение, стали ходить к униатам, которые продолжали служить по церковнославянски.

Наш член Союза (НТС) в Перемышле рассказал мне, как в 1939 г. город был разделён на две части. Та часть, которая оказалась под немецкой оккупацией, была назана Deutsch Pschemisl (Немецкий Перемышль), хоть он и не был присоединён к Германии, а только входил в состав Генерал-губернаторства. Он же рассказал мне, что когда ему выдавали советский паспорт, и он сказал, что он по национальности русский, то милиционер ему по-дружески посоветовал сказать, что он украинец, чтобы не попасть «к белым медведям».

Ни в Перемышле, ни в Львове я с русской молодёжью не встречался.

Одним из дел, которые поручил мне Мартино, было поддерживание связи с подпольными харцерами. Мы поехали вместе к польскому руководителю Тадеушу Квятковскому, с которым Борю Мартино познакомил Женя (Евгений Евгениевич) Поздеев. Он хоть и был русским, но до войны работал в Варшаве c харцерами и знал Квятковского по харцерской работе.

Для КДР нам надо было достать кое-какую польскую харцерскую литературу и я отправился к Квятковскому узнать, чем бы он мог нам помочь. Друг Тадеуш (харцеры обращаются, как принято у поляков, друг к другу в третьем лице, называя друг друга «druh» или «druhna») дал мне адрес книжного магазина, где можно купить харцерскую литературу и научил меня, как спросить и что отвечать хозяину. Магазин находился на маленькой улочке, выходившей на Театральную площадь. Там я должен был бы незаметно спросить «могу ли купить ‘Harcerstwo dla сhlopcow’ («харцерство для хлопцув» польский перевод Scouting for Boys)»? Продавец, конечно, скажет, что таких книг он не продаёт, на что я должен был ответить, что пан Тадеуш сказал, что у него такую книгу можно найти.

Я сразу поехал в указанный магазин, спросил, как мне было сказано, и получил предусмотренный ответ. Я, разумеется, сослался на пана Тадеуша, и торговец сказал мне так, чтобы никто не слышал, что такие книги он не имеет права продавать, а употребляет их для разжигания в печи огня и чтобы я посмотрел в мусоре, может быть там случайно найдётся нужная мне книга. Я так и сделал и под щепками, дровами и мусором обнаружил растерзанный экземпляр «Харцерства для хлопцув» без первых и последних страниц. Я незаметно показал хозяину книжку и спросил: «Ile kosztuje?» (сколько стоит).

Хозяин назвал мне смехотворно низкую цену, то ли два, то ли три злотых, что было её довоенной ценой. К тому времени я уже знал варшавские порядки, что если на газете написано 20 грошей, то платить надо 2 злотых. Я дал хозяину 10 злотых, и поблагодарив хотел уйти, но он не отпустил меня, не дав сдачи.

Несколько дней спустя, я отправился в тот же магазин в поисках книги по сапёрному делу и спросил книгу «Pionerka harcerska». Хозяин меня встретил так, как будто бы видит меня в первый раз. Я снова должен был упоминать пана Тадеуша, а хозяин снова мне объяснял, что он таких книг не держит и т.д. Я пошёл снова к печке искать книгу в мусоре, но книги не оказалось. Там снова лежало «Харцерство для хлопцув». Я решил купить книжку, дал хозяину деньги, но сказал, что мне нужна «Пионерка харцерска». «Проше пана», сказал хозяин, заходите в другой раз.

Через несколько дней я снова пришёл в магазин и на этот раз нашел нужную мне книгу. Pan mial szczenscie (Пан мял щеншцие – «Пану повезло»), сказал мне хозяин, будто бы он не положил эту книгу специально для меня.

Трудно поверить, но в оккупированной Варшаве, в одном магазине на витрине были выставлены среди прочих мелочей и харцерские лилии, и маленькие харцерские кресты для штатского, и металлические зажимы для галстуков с лилией по середине.

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Приказ по ИЧ №6, пар. 3 от 15 июня 1942 г.
2. Войцеховский С.Л. Варшава – июль 1944 года // Возрождение», Париж, февраль 1970.
с. 91 и «Эпизоды», изд. «Заря», Лондон (Канада) 1978. с. 58.

Эта статья была проверена и дополнена Ольгой Сергеевной Астромовой (ур. Безрадецкой), Михаилом Викторовичем Монтвиловым и Татьяной Николаевной Юнг (ур. Кашниковой), за что им автор приносит свою глубокую благодарность.

Р. Полчанинов

Перепечатка разрешается с условием, что будет сделана ссылка на автора, название статьи, на «Страницы истории разведчества-скаутизма», номер и число с обязательной присылкой одного экземпляра издания для архива по указанному выше адресу.

(c) R. Polchaninoff 2004