"Страницы истории разведчества-скаутизма" №137, апрель 2009 г. «Наш первый лагерь. Сараево, 1936»

Наш первый лагерь. Сараево, 1936

Речь идет о первом лагере, которым мы руководили. Мы, это Боря Мартино, мой друг детства и я.
Дело было в 1936 году в Сараево. Боре было 19 лет, а мне 17 с половиной. Боря был начальником отряда русских скаутов-разведчиков. Отряд был небольшой, а желающих поехать в лагерь было всего шесть человек.
У нас было два солдатских австрийских ромбовидных полотнища времен первой мировой войны, для одной палатки-пирамиды на двух человек. Для других мы сшили две палатки-домики.
Год до этого я окончил курс для руководителей, а Боря годом раньше, но ни он, ни я опыта руководства лагерем не имели. Вот мы и решили попробовать.
Боря знал поляну в лесу, около ручья, где в 1926 году был проведен югославский курс для руководителей. Значит и мы могли бы там расположиться лагерем, но чтобы попасть на это место, надо было проехать поездом 26 км и потом идти пешком 10 км в гору.
Мы поехали туда посмотреть и договориться с крестьянами в ближайшей деревне о доставке хлеба и молока. С нами поехал и Малик Мулич, боснийский мусульманин, который записался в русские скауты, чтобы выучиться русскому языку.
Чтобы определить ближайшие избы, мы дошли до самой поляны, и уже на обратном пути стали внимательно оглядываться кругом. Первая тропинка вправо вела к двум избушкам. На стропилах спереди и сзади были прибиты «копья» - небольшие заостренные палки – знак, что тут живут мусульмане. Мы постучались в первую избушку. Хозяин спросил:
- Кто там?
Мы вошли и поздоровались. Около огнища с треногой и подвязанным к нему котлом сидел старик. Изба была курной. От пояса и выше стоял едкий дым. Старик сказал:
- Буйрум!- («пожалуйста» по-турецки) и показал рукой, чтобы мы сели на землю около него.
Я объяснил, что собираемся здесь недалеко провести шесть дней в палатках, и что нас будет шесть человек. Мы договорились, что он будет нам приносить каждое утро свежий хлеб и молоко.
В русском лагере мы, конечно, должны были поднимать только наш русский трехцветный флаг, но купить можно было только югославские флаги – сине-бело-красные. Нам бы подошел сербский флаг – красно-сине-белый, но в 1929 г., чтобы прекратить межплеменные розни, сербские, хорватские и словенские флаги были запрещены, и мне и Боре пришлось идти в магазин, чтобы купить три полосы ткани, и потом сшить наш русский флаг.
Мы попросили отрезать нам синюю, белую и красную полосы, и сложили их по-русски в бело-сине-красном порядке. Продавщица с другой стороны прилавка увидела сербский флаг – красно-сине-белый, улыбнулась нам и дала хорошую скидку. Она была сербкой и решила, что мы тоже сербы, и что будем шить запрещенный сербский флаг. Мы ей тоже улыбнулись, поблагодарили и ушли с покупкой.
Наконец флаг и палатки были сшиты, продукты куплены, и мы разделили два котла, палатки и продукты на три части. Все это предстояло нам вшестером нести в руках всю дорогу в гору.
Рано утром мы собрались у Бори. Взяли поклажу, и трамваем доехали до станции. К обеду мы уже были на месте. Отдохнули, пообедали тем, что взяли с собой и разделились на три группы. Двое ставили палатки, двое копали «Голливуд», а мы с Жоржем Богатыревым занялись кухней. «Голливудом» мы называли уборную. Не знаю кто, когда и почему так назвал отхожее место, но в 1931 году, в нашем первом скаутском лагере это название уже имело долголетнюю традицию. Я имею в виду югославских скаутов. От них мы взяли это название, и теперь в лагерях ОРЮР в России и в Зарубежье уборные в лагерях только так и называются. Интересно, сохранилось ли это название у нынешних югославских скаутов?
Как только «Голливуд» был готов, Боря, как начальник лагеря, устроил торжественное открытие. Вместо туалетной бумаги в ту пору водилась только газетная. Так вот, вход в «Голливуд» был прегражден веревкой, унизанной кусочками газеты. Боря обратился к нам с речью, и торжественно перерезал веревку.
Закончив «Голливуд», кухню и палатки, мы взялись за постройку кроватей. Из толстых веток делались ножки и рама, и на нее густо набивались тонкие ветки. Все это покрывалось мягкими еловыми ветками, простынями и одеялами. Двое самых молодых решили прибить поменьше поперечных веток, но зато потолще. Утром по ним можно было определить, с каким промежутком были уложены поперечные ветки. Такой тип кровати тут же получил название «зебра». Спавшим на «зебрах» пришлось, конечно, переделывать свои кровати.
К ужину Жорж Богатырев и я решили приготовить манную кашу. Мама мне дала рецепт, но опыта у нас с Жоржем не было, и вместо каши получился суп. Главное, что лагерь не остался без ужина.
После ужина мы собрались у костра. Боря говорил нам о разведческой службе Богу, родине и ближним. Хотя из нас только Боря и я родились с России, но разведчики знали о какой родине идет речь.
Все мы любили петь, хотя ни голосами, ни слухом не блистали. Пели мы русские и боснийские песни и ставили «точки» по-русски и по-сербски. У этого первого костра я спел экспромтом песню про нашу «Кашу», которую тут же и сочинил:

«Есть много кушаний хороших,
Есть много сладеньких конфет,
Но лишь по каше сердце бьется,
Ведь лучше каши блюда нет…

Каша, тебя хвалим мы поедая.
Каша, как хорошо на свете жить!
Каша, как хорошо, что ты такая.
Спасибо, каша, что ты умеешь так кормить!

Песня была на мотив популярной тогда советской песни «Как много девушек хороших».
Так закончился первый день в нашем первом русском лагере.
На следующий день, рано утром пришел, крестьянин и принес хлеб и молоко. Я заплатил не торгуясь. С Жоржем мы сразу же затопили нашу «печь» - ровик, с невысокой «трубой» в конце.
Хлеб, который принес крестьянин, был непривычным для нас. Это была большая, крутая и кисловатая лепешка, именуемая «погача», сделанная на закваске.
На второй день мы поставили мачту, подняли русский флаг, и потом все время любовались им. Как только флаг был поднят, Боря объявил открытие лагеря, и сказал, что в разведческом лагере, как на военном корабле, должна быть идеальная чистота.
В программу дня входили занятия по второму разряду, сбор хвороста для кухни и костра, строительство «патентов» (всякого рода вешалки), спортивные состязания и лесные игры.
Ворота строили не спеша, и закончили только на четвертый день. Через два дня мы их разобрали и сложили штабелем, а мачту срубили, и каждый лагерник взял по кусочку себе на память.
Лагерные костры устраивались каждый вечер. У костров мы говорили, пели, читали на память стихи и даже играли.
На третий день рано утром, снова появился крестьянин с хлебом и молоком. Я ему отсчитал ту же сумму денег, что и в прошлый раз, но он за «погачу» потребовал больше. Я ему ответил, что «погача» такой же величины, как и прошлая, но он заявил, что на этот раз она тяжелее, и если я ему не верю, то ему моих денег не надо. Он бросил мне деньги под ноги, повернулся и сказал, что мы его здесь больше не увидим.
Положение стало трагичным. Где нам взять в этой глуши хлеб и молоко? Я позвал Малика, чтобы он спасал положение. Малик бросился вдогонку за крестьянином.
- Мерхаба, эфенди - («здравствуйте, господин» по-турецки), сказал Малик, поравнявшись с ним. – Не обращай внимания на этого мальчишку! Скажи сколько надо. Я сразу заплачу, и все мы будем тебе «максуз рахмат» (очень благодарны).
Живя в Боснии, мы знали много турецких слов, но ими не пользовались. Малик же вырос в маленьком городке в мусульманской семье и говорил так, как говорят боснийские мусульмане где-нибудь в захолустье. Крестьянин это сразу заметил и спросил его:
– Правоверный?
– Да, – ответил Малик.
– Так почему у тебя голые колени?
– Такая форма,- ответил Малик.
– Аскер (солдат)?
Малик объяснил, что мы не «аскеры», но что-то вроде, и получили приказ пробыть неделю в лесу. Старику стало жаль нас. Он взял у Малика деньги, но предупредил, что хочет иметь дело только с ним, и чтобы я ему больше не показывался на глаза.
Весь этот «диван» (беседу) Малик изобразил в лицах вечером у костра. При чем тут «голые колени» Малик так и не понял. Он жил в городе, где люди забыли, что у правоверных мусульман носить короткие штаны считается непристойным. В диких лесах Боснии и Герцеговины это правило строго соблюдалось.
Об этом лагере, с шестью лагерниками прожившими в лесу только шесть дней, можно было бы и не вспоминать, если бы он не был тем русским лагерем где зародились и наши традиции и наш жаргон. Здесь впервые уборная была названа «Голливудом», всякие вешалки – «патентами», выступления у костра – «точками», где впервые стали рубить мачту и брать кусочки на память, и где впервые было дано по-русски лагерное обещание – «в будущем году снова в лагерь».
Все это было нами заимствовано от югославских БКС курсов для руководителей. Но само их имя – БКС – Будем как солнце! и многое другое, было русского происхождения, так как их основателем был русский руководитель Максим Владимирович Агапов–Таганский.
Маленький лагерь Сараевского отряда в 1936 году положил начало не только некоторым лагерным традициям и разведческому жаргону, но и БКС курсам в организации русских скаутов-разведчиков.

Р. Полчанинов

Страницы истории разведчества-скаутизма ISSN 1523-1941
R. Polchaninov, 6 Baxter Ave., New Hyde Park, NY 11040-3909, USA rpolchaninov@verizon.net